Вахмистр, упираясь широко расставленными руками и пошатываясь, поднялся из-за стола.
— Кто ты ест? — захрипел он. — Кто ты ест, лайдак? Пся твоя мать!
— А ну стреляй в него! Бей! — закричал Кузьмич, ловчась из-за широкой спины Харламова достать жандарма острием шашки.
— Буду я на такого гада патрон портить, — спокойно сказал Харламов.
Он схватил тяжелую дубовую скамью и, размахнувшись, со страшной силой опустил ее на голову жандарма. Вахмистр на секунду застыл, потом покачнулся и, обрушив стол с бутылками и закуской, рухнул под ноги бойцам.
За окнами послышался глухой взрыв.
Харламов, Кузьмич и Аниська выбежали, на улицу. Мимоних, пригнувшись в седлах, скакали казаки.
— Эй, эй, Кристопчук! — крикнул Харламов, приметив среди всадников знакомого старшину. — Что это? — спросил он, показывая на медленно поднимавшееся облако бурого дыма.
— Склады взрывают, — сказал старшина, придерживая лошадь и искоса поглядывая вслед эскадрону. — А ты чего тут?
— Жандармов ликвидировали… Наш эскадрон не видал?
— Не поймешь. Все вместе смешались. Паны-то всё побросали, зараз тикают. Пленных тыщу побрали, пулеметов одних сколько… Товарищ Ворошилов было их главнокомандующего застрелил. Без шапки, гадюка, ушел, на машине… Вы, ребята, собирайтесь, начдив приказал выступать. Как бы вам не остаться…
Старшина дружески кивнул Харламову и, пригнувшись в казачьем седле, припустил за эскадроном.
— Гляди, кто едет, — показал Кузьмич.
Ловко сидя на крупной гнедой лошади, из глубины улицы ехал рысью Назаров.
— Конь-то будто не его, — сказал Харламов. — Ну да, этот чуток повыше и справней.
— Ребята, где командир эскадрона? — спросил Назаров, подъезжая.
— Сами ищем, — сказал Харламов. — Где коня взял?
— Какого-сь ихнего полковника спешил, а может, генерала. Не поймешь — худой да тонкий. Наши-то генералы потучней были, — он пошевелил пальцами, — поосанистей.
— А ведь добрый конь. Английской крови. Резвен, видать. Да, — говорил Харламов, с видом знатока оглядывая нетерпеливо переступавшую лошадь. — Не конь, а машина! Ну, нехай нам послужит, не все ему под белыми ходить. Поездишь теперь.
Назаров отрицательно качнул головой.
— Нет! Это я командиру эскадрона, — сказал он с какой-то особенной ласковостью в голосе. — Пусть ездит на здоровье. Не все ему о бойцах заботу иметь. Зараз и мы о нем позаботились.
6
Прорыв и глубокий рейд по тылам сломали и потрясли весь вражеский фронт. 3-я армия противника, занимавшая Киев, опасаясь окружения, начала быстрый отход. Бросая обозы, пушки и склады с боевыми припасами, разбитые дивизии устремились на запад. 2-я армия, испытавшая в районе Житомира и Бердичева мощный удар со стороны Конной армии, целиком вышла из строя. По разбитым дорогам день и ночь тянулись обозы. Конная армия шла на плечах у противника.
Вместе с Конной армией двинулись армии Юго-западного фронта, тронулся Западный фронт. На всем огромном пространстве от Западной Двины и до Припяти Красная Армия перешла в наступление…
— Что же делать, господа? Все охвачено паникой. Города сдаются отдельным полкам и эскадронам! Наша пехота бежит, бросая оружие, при первой же атаке красных кавалерийских частей, — говорил маршал Пилсудский собравшимся у него генералам. — Государство шатается. Внутри его царят страх, безнадежность, брожение, — продолжал он, теребя свисавшие по углам рта седые усы. — И все это сделала Конная армия, которую, кажется, уже ничто не может остановить…
Почти без отдыха, в тяжелых тучах горячей клубящейся пыли шла Конная армия и нещадно била врага. По всему фронту победа была полной. Но это было отнюдь не триумфальное шествие. Полки шли полосой тяжелых и кровопролитных боев. И только на редких привалах конармейцы могли немного передохнуть и размять затекшие ноги.
Во дворе первого взвода вокруг дымившихся котелков кучками сидели бойцы.
— Ребята, кому надо добавки! Подходи, еще много осталось! — говорил Харламов, помешивая в чугунном котле суповой ложкой.
— Товарищ командир, — сказал он, увидев вошедшего Вихрова, — садитесь с нами пить какава.
— Где достали? — удивился Вихров. Харламов лукаво подмигнул.
— В отделе снабжения… Как, значит, раньше нас Деникин снабжал, а зараз, стало, быть, препоручил это дело панам… Смотрите! — Он показал на тачанку. — Целый ящик достали.
— Ну что ж, я с удовольствием, — согласился Вихров. — А налить во что есть?
— А мы с вами с одного котелка.
Вихров огляделся, выбирая место, куда бы присесть. В стороне, у сваленных в кучу бревен, расположился Миша Казачок. Рядом с ним с красным и потным лицом развалился Кузьмич. Лежа на боку, он лениво шевелил ложкой в большом железном бачке. Против него, поджав ноги, сидел Климов. Он тяжело отдувался, со степенным видом зачерпывая ложкой какао.
Вихров присел на примятую траву рядом с лекпомом.
Закончив раздачу добавки, Харламов подошел к Вихрову с наполненным до краев котелком.
Во двор вошел Леонов. В руках у него была пачка газет.
— А ну, товарищи, налетай! — весело сказал он, обращаясь к бойцам.
Газеты мигом были разобраны.
На дворе стало тихо. Кузьмич поспешно выскреб бачок, надел очки и, как все остальные, погрузился в газету.
В передовице говорилось о том, что английские рабочие организовали «Советы действия», оказывающие сопротивление всяческим попыткам вооруженного вмешательства Англии в борьбу между Советской Россией и буржуазной Шлыпей. Жирным шрифтом подчеркивалось, что на территории Польши создан Временный революционный комитет, обратившийся к населению с призывом свергнуть правительство Пилсудского и заключить мир с Россией. Говорилось о том, что в связи с победоносным наступлением Красной Армии по Европе прокатилась волна революционных восстаний.
Покончив с передовицей, Вихров прочел сообщение о том, что вернувшийся из госпиталя Дундич в первом же бою вновь покрыл себя славой, и, прочтя это, с удовольствием подумал, что теперь сможет увидеть человека, о котором был столько наслышан. Потом он перевернул лист, собираясь почитать письма бойцов, обычно помещаемые в газете «Красный кавалерист», но тут послышался быстрый конский топот. Вихров поднял голову. Над забором показалось встревоженное лицо молодого бойца, обрамленное суконным расстегнутым шлемом.
— Товарища Дундича везут! — крикнул боец.
— Как везут? Почему? — спросил Вихров с недоверчивым изумлением.
— Убили его!
Бойцы гурьбой повалили на улицу. Там вокруг подводы уже толпился народ.
Дундич в черной кожаной куртке и заправленных в сапоги красных бриджах лежал на спине. Казалось, он спит, если бы не сложенные на груди совершенно бескровные белые руки и не темная щетина, успевшая отрасти на его всегда тщательно выбритом прекрасном лице. Падавшие из-под серой кубанки пышные завитки темных волос, как обычно, лежали на его лбу, высоком и чистом.
— Отвоевался наш командир. Успокоился, — тихо сказал чей-то голос.
Поткин и Ушаков подошли к подводе как раз в ту минуту, когда сопровождавший тело Дундича командир, высокий, совсем еще молодой человек, в кубанке и бурке, отвечая на вопросы бойцов, говорил:
— … Только успели с коней слезть, смотрим, изо ржи пехотные цепи. Потом узнали: это белополяки пробивались на Луцк. Их под Коростенем расколотили. Да. Прут напролом. Ну тут Дундич на коня вскочил. «За мной!» — и врубился в самую гущу. Свалил несколько человек, а остальные окружили его. Тут товарищ Ворошилов бросился ему на помощь с эскадроном Реввоенсовета. Ударили. Погнали панов. Вдруг слышим: «Дундич убит!» А уже смеркается.
— Как же его убили? — спросил Ушаков.
— В спину. Он как раз через пехотные цепи прорвался, стал назад поворачивать, а тут какой-то офицер срезал его из пулемета. Солдаты-то поголовно сдавались… Шпитальный, коновод Ворошилова, пробился к нему и взял на седло…
— Да, такого человека потеряли… Товарищ Ворошилов звал его львом с сердцем милого ребенка, — сказал Поткин, сокрушенно покачав головой. Он снял фуражку, нагнулся и поцеловал Дундича в лоб.
Лесной дорогой тянулся обоз. Мокрые от пота лошади, помахивая хвостами, шли ходким шагом.
По обочине скакали Гуро и Сидоркин. Поравнявшись с передней подводой, Гуро придержал лошадь и крикнул ездовому:
— Погоняй прямо! Будет деревня, спросишь, как проехать в Полонное. Ждите там. Я скоро приеду.
Он снова пустился в галоп. Сидоркин, сдерживая рвавшую повод горячую вороную кобылу, поскакал вслед за ним.
Они свернули по просеке и, выехав на опушку, поднялись на пригорок. Влево, в низине, среди густой зелени краснела черепичная крыша.
— Вот отсюда и начнем, — сказал Гуро. Спустившись с пригорка, они выбрались на полевую дорогу и вскоре подъехали к хутору.
